Новости – Общество

Общество

«Помянуть людей, убитых властью»

Фото: Роман и Дарья Нуриевы

Траурная церемония на месте массовых расстрелов закончилась скандалом

Роман и Дарья Нуриевы

18 августа, 2014 15:50

15 мин

80 лет назад убийство первого секретаря Ленинградского обкома Сергея Кирова положило начало Большому террору — очередной волне сталинских репрессий. В Карелии местом наиболее массовых расстрелов является урочище Сандармох под Медвежьегорском. Оно стало известно лишь в 1997 году, когда историк Юрий Дмитриев нашел там останки 10 тысяч людей. Почтить память погибших традиционно приезжают сюда 5 августа — в этот день лес возле карельского райцентра стал полигоном смерти.

Бесплатный автобус на Сандармох ждет петрозаводчан у здания администрации главы республики. Поехать и почтить память репрессированных может любой, но случайных людей тут, кажется, нет. Пассажиров встречает Юрий Дмитриев, бодрый старик в футболке и шортах:

– Слушай, евреи уже давно здесь, а немцы только подтягиваются.

Если говорить официальным языком, в автобус садятся представители национальных и религиозных меньшинств.

Людей собралось немного.

– Раньше я по шесть автобусов отсюда отправлял, — вздыхает Дмитриев, — а тут…

А тут неполный один. Едут в основном родственники репрессированных. Такие, как Наталья:

– Я всего пять лет как узнала, что у меня там дед. Увидела в книге «Поминальные списки Карелии» его фамилию, Пакентис Антон Михайлович, и как прижала ее к себе – как будто я его прижала. Вот пять лет и езжу. Венок поставила около памятника литовцам, литовец он. На ближайшем дереве приколола табличку. А фотографии его нет.

– А за что его репрессировали?

– Как немецкого шпиона. В тридцать седьмом его арестовали и через две недели расстреляли.

Медвежьегорск, столица Беломорканала. Автобус останавливается на площади перед мрачным зданием — бывшей гостиницей для советских «випов», чекистов и чиновников. Дмитриев раскуривает беломорину. Пока все смотрят на облупленные стены, наш сосед поясняет:

– Во времена энкавэдэшников в подвале было два тира: один на пятьдесят метров, второй на двадцать пять. А в башенке — бильярдная.

Теперь в поросшую травой башню понатыканы антенны сотовой связи. Внутри: архив, парикмахерская, налоговая, какие-то конторы и, главное, торговые ряды — базар, почему-то расположенный внутрь здания.

Над центральной улицей еще со второго августа висит растяжка «С днем воздушно-десантных войск!». Краеведческий музей закрыт на ремонт. Спрашиваем у прохожих, знают ли они что сегодня за дата — они не знают, удивляются. О ком Медвежьегорск помнит, так это о Кирове. Центральная площадь перед его памятником, торговый центр за его спиной (та самая бывшая гостиница) — все названо в его честь. Его убийство и стало формальным поводом для начала массовых политических репрессий, в Карелии связанных прежде всего с урочищем Сандармох.

– Как, на ваш взгляд, относятся к Сандармоху его ближайшие соседи, медвежьегорские обыватели? – спрашиваем мы у Владимира Коломайнена, председателя Ингерманландского союза финнов Карелии.

– На мой взгляд, здесь сложились две кощунственные традиции. Во-первых, люди считают возможным собирать грибы и ягоды на земле, политой кровью тысяч несчастных. Через год мы собираемся поставить в Сандармохе памятник погибшим здесь финнам. И первое, что я увидел, когда мы приехали сюда на субботник — две бабушки собирают на мемориальном кладбище чернику. Они очень бурно отреагировали на мою попытку им что-то объяснить. Второе: в Медвежьегорске сложилась абсолютно непонятная традиция, когда свадебный кортеж молодоженов заезжает в Сандармох, даже пьет там шампанское. Неужели это можно считать нормальным?

На выезде из Медвежьегорска автобусов уже несколько. Приехав, многие достают из багажников венки. Процессия растягивается по лесной дороге. Проходит ксендз и католички с лампадами, промелькивают тюбетейка и еврейская кипа, идут дипломаты в костюмах. Появляется группа православных клириков в ярких облачениях. С крестами, хоругвями и нестройным пением они возглавляют все шествие. Кто-то вслух недоумевает:

– Опять в новостях покажут, что идет православный крестный ход.

Православный священник кропит все на своем пути. Увидев у дороги фотографа, прицельно поливает камеру. В толпе обсуждают и погоду, и политику:

– Что на Украине делается! Был бы Сталин, двух ракет хватило бы все решить!

«Люди, не убивайте друг друга» — такой надписью встречает всех первый камень Сандармоха. Пришедшие рассредоточиваются по лесным тропинкам. Среди сосен тут и там стоят деревянные кресты с именами — условные вешки над общей могилой. Полицейский с овчаркой похож на реконструктора, плохо подобравшего форму под лагерного вертухая.

– С какой целью фотографируете? — огрызается он.

Минорная классическая музыка звучит через динамик, мешает почувствовать тишину и пружинящий под ногами плотный северный мох. Особенно неестественно смотрятся искусственные цветы в лесу. Дородная ведущая с пышной черной розой на лацкане читает ритуальное вступление. Глава Медвежьегорского городского поселения Виктор Ефимов приводит статистику:

– Урочище Сандармох является самым крупным захоронением на Северо-западе России. Здесь лежат около десяти тысяч безвинно убиенных: три с половиной тысячи жителей Карелии, четыре с половиной тысячи строителей Беломоро-балтийского канала, 1111 политических узников Соловецкого лагеря и еще много людей, о которых мы ничего не знаем. Здесь в двухстах пятидесяти шести могилах лежат люди пятидесяти восьми национальностей. Они ни в чем не были виноваты, просто имели свое мнение, и поэтому их посчитали врагами народа. Их убили, убили ни за что…

– Слово предоставляется первому заместителю министра Республики Карелия по вопросам национальной политики, связям с общественными, религиозными объединениями и СМИ Виктору Георгиевичу Красножону, — длинно объявляет ведущая.

– Сегодня мы с вами должны еще раз сплотиться — и власть, и общество, — замминистра решил вывести из тридцать седьмого какой-то урок, а вышло все то же «народ и партия едины!», — для того, чтобы больше таких горьких уроков в нашей истории не было.

Вице-консул Кшиштоф Бакушински — молодой поляк, он посещал совсем другие уроки истории.

– Уважаемые дамы и господа, красота этих дерев никак не отражает трагедий и травм, которые скрываются в их ко́рнях, — говорит он с легким акцентом. — Ти́шина этого места — это молчание тысяч человек, в том числе более двухсот граждан Польши. Я представитель очере́дного молодого поколения, которое стремится помнить, которое не забывает. На этом кладбище я первый раз в жизни. А впервые услышал об этом месте на уроке истории в средней школе, как и десятки тысяч молодых поляков. Народы, которые не помнят своей истории, стремятся к тому, чтобы она повторялась…

Связать историю с современностью за чиновников и дипломатов решил историк. На помост выходит худой старик с седой бородкой клинышком. В руках у него две красные гвоздики. Это Юрий Дмитриев, уже переодевшийся в сорочку и штаны. Сначала из толпы кричат, что слишком тихо. Он придвигается к микрофону. Теперь уж точно слышно все услышат:

– Благодарю вас за то, что вы пришли. За то, что вы нашли в себе смелость — теперь так можно сказать уже без сарказма. Действительно, настали такие времена, когда прийти сюда, помянуть людей, убитых властью — уже некоторая гражданская позиция. И такая гражданская позиция не всегда нравится нашей, скажем так, политической власти…

Эти слова вызывают в толпе напряжение. Едва ли каждый, придя сюда, выражал какую-то позицию. Обстановка несколько разряжается, когда историк отвлекается от злободневного. Дети прямо перед помостом играются в песке. Какие-то люди в казачьей форме лениво крутят в руках нагайки. Но Дмитриев продолжает:

– …И сейчас времена ой какие непростые. Опять наша, назовем ее политкорректно, политическая власть принимает политику двойных стандартов: говорит одно, делает другое. Это никогда ничем хорошим не заканчивалось. Нельзя бесконечно обманывать свой народ. Да, нас можно пугать тюрьмой, нас можно сажать в лагеря, нас можно убивать, но весь народ эта власть не посадит и не убьет. И в конце концов, с этой власти будет спрошено за то, что она сделала. Когда весь мир признаёт, что в Донецке с одной стороны воюют ну просто бандиты — на наши, налогоплательщиков, деньги, нашим оружием, а с другой стороны законная украинская власть их пытается прижучить, наши кричат, что это нельзя, это «каратели». Слова-то какие находят, пострашнее. Так вот, дорогие мои братцы и сестры…

– Может, не туда куда-то?! — выкрикивает мордатый казак.

– Че-то не то… — отвечает ему женщина из толпы.

– Давайте-ка это самое, не по этому поводу собрались, — продолжает другой, с папахой в руке.

– Если кому-то что-то не нравится, сатисфакцию сможете за соснами поиметь, — Дмитриев реагирует нервно. В толпе шумят. За его спиной маячат кресты и полицейские. — Будьте любезны, думайте, что нам делать дальше. Еще раз спасибо вам за мужество, с которым вы сюда пришли, и дай вам Бог мужества в дальнейшем.

– Провокатор! — не унимается казак.

– Пятая колонна! — соглашается его товарищ.

Ведущая невозмутимо объявляет представительницу «Мемориала» — того самого общества, с которым Дмитриев 17 лет назад и нашел Сандармох.

– Сейчас и эта не в ту степь пойдет, — говорят казаки, понимая, с кем имеют дело.

Ирина Флиге начинает с того, что благодарит Юрия Дмитриева за выступление.

– …Здесь и на других полигонах смерти, на лагерных кладбищах, в расстрельных рвах и расстрельных ямах, власть посчитала, что она может это делать. И вот мы каждый год здесь с вами встречаемся, а власть по-прежнему считает, что она имеет право не считаться ни с их жизнями, ни с их мнениями.

Начинается возложение цветов. Какой-то мужчина с чувством жмет Дмитриеву руку. На джинсовом сарафане Ирины Флиге появляется жовто-блакитная ленточка. О чем-то шепчутся польский и эстонский консулы. Все расходятся кто куда. Казаки присоединяются к православной панихиде. Одинокий мусульманин тихо молится перед памятником чеченцам и ингушам, умывая ладонями лицо. Архаично звучит еврейский рог — шафар. Ксендз с прихожанами поет перед католическим распятием. По соседству с ними — украинский памятник. Там читают помянник:

– Пэтро, Даныло, Васыль, Иван, Йосыф…

Украинцы — только несколько человек из петрозаводского общества украинской культуры. Остальные сочувствующие. Для них почетный председатель общества, Лариса Скрипникова, рассказывает о том, что здесь лежит цвет украинской нации, что все они расстреляны за «украинский буржуазный национализм».

– Лариса Григорьевна, когда вы выступали на церемонии, было ощущение, как будто вы извиняетесь…

– Боже сохрани. Я никогда неловкости за то, что я украинка, не испытывала. Я испытывала неловкость, стыд, когда Крым стал российским. Но не за Украину.

– Юрий Дмитриев высказался очень жестко, а вы не стали. Вы с ним согласны…

– Да.

– …но не согласны с формой подачи?

– Да. И, наверное, даже с местом.

– Но не думаете ли вы, что ваше молчание воспринимается как согласие с тем, что на Украине фашисты?

– Думаю, что это воспринимается так, но, к сожалению, я сейчас не уполномочена говорить от имени общества.

– Вы зачитывали послание киевского общества жертв репрессий. Почему они все-таки не приехали, осталось непонятным.

– В этом году мы решили не нарываться ни на какие провокации. Обычно у них очень много мужчин молодых едет, они едут с флагами, со своими убеждениями, со своими песнями. Честно говоря, я их сама не хотела, я боялась.

Чего можно бояться украинцам в Карелии, рассказывает другая женщина:

– В начале марта меня в ФСБ обрабатывали. Я хотела провести в Петрозаводске пикет. Сказали, что плохо будет не только мне, но и тем, кто придет, и моей дочке.

Подключается мужчина в вышиванке:

– Здесь опасно выражать свое мнение, угрожать могут. Они знаете, как говорят? Мол, мы за вас переживаем, у вас же семья, ребенок. А у нас тут такие ребята агрессивные ходят, за такие идеи могут прийти и избить.

– А вы из украинского общества? — спрашиваем мы еще одного.

– Нет, я русский. Живу в Украине. В 2005 году уехал туда на волне Оранжевой революции. Живу в Харькове, но был и во Львове. Адекватный город. Ни разу никто не бил, не оскорблял, ничего. Два раза даже переходили на русский, когда чувствовали мой акцент. Ужас охватывает, когда российские СМИ такие истории рассказывают, просто фантастические, что ребенка распяли. Это все настолько ложь…