Новости – Общество

Общество

Очень радужная форель

Садковое хозяйство в заливе Найсмери. Фото: Роман и Дарья Нуриевы

Как карельские рыбоводы внедряют высокие технологии в заросшем бурьяном поселке

Роман и Дарья Нуриевы

15 июля, 2014 17:00

17 мин

В поселке Куркиёки находится одно из самых больших в Карелии производств радужной форели. Это производство — крупнейший поставщик посадочного материала (малька) в России. Корреспонденты «Русской планеты» выяснили особенности национального рыборазведения.
У офиса форелеводческого хозяйства «Кала-Ранта» крутятся кошки. В старом поселке на берегу Ладоги они самые коренные жители. Им неплохо жилось еще при шведах, когда здешнего лосося поставляли к королевскому двору. Местных кошек гладил будущий президент Финляндии Реландер. Он уехал в Хельсинки, а кошки остались уже при советских колхозах. Сейчас кошкам снова повезло. Красной рыбы в Ладоге совсем мало, сельское хозяйство в полном упадке, а у них 11 лет под боком та самая «Кала-Ранта», в переводе с финского — «рыбный берег».

– Название у вас — не то что у развалившихся местных совхозов, «Застав» и «Красных Зорь». Хотя сразу и не поймешь, что это российское предприятие, — обращаемся мы сразу к двум директорам «Кала-Ранты».

– Звучит, может, и непривычно, но в Приладожье это не кажется чем-то чуждым, — отвечает за обоих Евгений Проворов. — Поначалу и нам казалось: об одно название язык сломаешь, другое смех вызывает. Сейчас и выговариваешь, и как будто бы все так и есть. Вообще, места исторические, здесь по-другому даже странно называть. Поэтому у нас и заводы — «Вирта» («Водопад»), и «Кала-Ранта» вот. И звучит же.

«Вирта» — заводы по выращиванию малька в Куркиёки и Соскуа. Ну а «Кала-Ранта» — это садковое хозяйство в заливе Найсмери. Оттуда рыбу везут в поселок Отсанлахти.

– Без труда, как говорится, не вытащишь и рыбку из пруда. Насколько сложно делать из этого бизнес?

– Сельское хозяйство — это тот бизнес, где, скажем так, не заработаешь длинный рубль за короткий промежуток времени, — объясняет генеральный директор Тимур Газимагомедов. — Инвесторы не хотят вливать огромные деньги, которые непонятно когда окупятся и окупятся ли в российских условиях вообще. Но если брать именно наш бизнес, то он выгоден.

Ладожская форель в основном увозится в Петербург и другие крупные города. В местных магазинчиках ее найти сложно — нужны специальные витрины со льдом. Розничные покупатели сами звонят в офис, делают заявки и два дня в неделю могут забирать заказанную рыбу. Но главный покупатель «Кала-Ранты» — сами форелеводческие хозяйства. Это крупнейший поставщик посадочного материала (то есть малька) в России.

Резервуары для выращивания малька. Фото: Роман и Дарья Нуриевы

– Подобных заводов, которые могут выращивать в год до 12 миллионов мальков, у нас не было. Если говорить о Карелии, то в предыдущие десятилетия процентов 70-80 посадочного материала приходило из Финляндии. А это значит — таможенные дела и не всегда лучшее качество. — Продолжает Тимур Газимагомедов. — Да и с точки зрения обеспечения ветеринарной безопасности важно, когда посадочный материал выращивается в пределах республики. Так его проще контролировать.

В Карелии 50 форелеводческих хозяйств. Общая потребность в мальке составляет порядка 20 миллионов штук в год. Сейчас «Кала-Ранта» двумя своими заводами обеспечивает половину этой потребности. Вторая половина продолжает поступать из-за границы. А вот саму икру даже в Куркиёки привозят из Англии.

– А почему вашу икру есть можно, а выращивать из нее рыбу нельзя?

– Это уже другое направление. Работать с маточным стадом — значит не просто вырастить крупную рыбу и сдоить с нее икру, это вопрос селекционного отбора, генетического отбора. По уровню квалификации выращивание товарной рыбы стоит на первой ступени, потом идет разведение посадочного материала, а маточное стадо — высшая ступень. В России поставщиков нормального племенного материала, к сожалению, на сегодняшний день нет. Дело в том, что вопрос обеспечения икрой и вообще содержания маточного поголовья не коммерческий. Если бы мы построили такой завод, выращивали бы там и продавали икру, это было бы заведомо убыточное предприятие. Поэтому мы вынуждены приобретать все это за границей, в английской компании, которая работает с шестьюдесятью странами мира, занимается этим еще с сороковых годов.

Вслед за Тимуром Газимагомедовым надеваем бахилы. На мальковом заводе свежесть и акустика, как в бассейне. Стеллажи с лотками — инкубаторы, куда закладывается икра. Там уже проклюнулись мальки. Когда они подрастают, их пересаживают в большие круглые резервуары в соседнем цеху. Над резервуарами ходит по рельсам автоматическая кормилка. Людей почти нет. Директор с гордостью за высокие технологии тыкает пальцем в монитор:

– Задается программа, и необходимую порцию корма она распределяет. Здесь максимальная автоматизация. Малька держат до 5-10 граммов. От стадии икры это 3-4 месяца. Потом достают и перевозят в залив, в садки.

Автоматическая система кормления. Фото: Роман и Дарья Нуриевы

В советское время рыбу выращивали в проточной воде. На мальковых заводах «Кала-Ранты» вода берется из скважины, очищается и используется повторно. В ней нет паразитов и инфекций, и само производство не загрязняет природу. А вот садковое хозяйство тревогу экологов вызвать может.

– В Финляндии форелеводческие хозяйства с внутренних водоемов переносят на Балтику. Может быть, и вам стоило сразу осваивать морское побережье, а не озеро?

– У них очень жесткие экологические требования. Но одно дело Ладога, а другое — лесное озеро. Объемы рыбы, которую можно выращивать, разные. Потенциал северо-западной части Ладоги, по разным оценкам, составляет от 5 тысяч до 15 тысяч тонн.

– То есть можно еще строить заводы, не боясь экологической катастрофы?

– Да. А использование небольших водоемов надо жестко регулировать, — Газимагомедов подходит к карте. — Вот как раз карта рыбоводного хозяйства. Наша Карелия — «край тысячи озер». Но если посмотреть, то хозяйства расположены в основном на Онежском озере и Ладоге. Тут и условия по глубинам, по температуре воды подходящие, и сравнительная доступность. И вот еще что: мелкие финские производители не в состоянии конкурировать с Норвегией, у которой крупные производства на море.

В кабинет заглядывает секретарь с проблемой: сотрудник Роспотребнадзора настаивает, что лично должен был присутствовать при вылове рыбы на пробы. А рыбу уже выловили, и немало. Газимагомедов уходит.

– Про импортную красную рыбу пишут, что она слишком красная. Причина — в кормах с красителями, которые могут быть опасны для здоровья? — спрашиваем мы Евгения Проворова.

– Содержат же люди корову или поросенка. В идеале, конечно, он должен есть зелень, картошку, но даже в собственном хозяйстве используются комбикорма. И люди считают, что у них хорошее мясо. Мы используем достаточно дорогие корма, и многие оптовые покупатели говорят, что наша рыба вкуснее. Кстати, мы, руководители предприятия, сами едим эту рыбу, кормим свою семью, детей. Если бы это было опасно, этого бы не делали люди, которые владеют всем этим, правильно?

– «Кала-Ранта» проводит конкурсы для школьников на экологическую тему, в защиту ладожской нерпы, например. А если по-взрослому: поддерживаете ли вы идею создания национального парка «Ладожские шхеры»?

– Наверное, нацпарк должен в том или ином виде существовать, но при этом надо все-таки разумно подходить к сохранению тех предприятий, которые работают на этой территории…

– Так вашему предприятию угрожает создание национального парка или нет?

– Заводам по выращиванию малька он никоим образом не угрожает, потому что там замкнутый цикл водоснабжения. Но садковое хозяйство расположено в заливе, и если оно попадет в границы парка, то, соответственно, любое рыборазведение там запрещено.

Проклюнувшийся малек. Фото: Роман и Дарья Нуриевы

– Как бы то ни было, в загрязнении вод наверняка преуспевает поселок. Насколько опасны для вашего производства сточные воды из Куркиёки?

– Стоки, в любом случае, негативно влияют. Здесь ведь толком нет никакой канализации. Но мы на достаточном расстоянии находимся. Вот все говорят: рыбное хозяйство, вред, — Проворов, кажется, начинает оправдываться. — Но у нас люди зачастую больше мусора оставляют, чем само рыбное хозяйство. Уже стереотип сложился: нам Ладога нужна. А не надо забывать о том, что предприятие — это рабочие места, оно, извините, предоставляет работу порядка ста десяти людям. А это и отчисления в район НДФЛ. В отличие от многих предприятий, которые регистрируются за пределами Лахденпохского района, мы зарегистрированы здесь. Да, наверное, было бы хорошо, чтобы мы все жили, отдыхали, купались, рыбу ловили, ягоды собирали. Но при этом еще надо на что-то жить людям.

Обычный спор: одни за экологию, другие за рабочие места. У вернувшегося после разговора с Роспотребнадзором Тимура Газимагомедова спрашиваем как раз о рабочих местах.

– Много ли у вас работников из местных?

– Чтобы это все работало, нужны квалифицированные специалисты. Но надо сказать, что персонал практически весь местный. Человек приезжий должен еще укорениться, а в отсутствие инфраструктуры… Да, любить природу можно (тут мы невольно заглядываемся на шхеры, красоту которых можно оценить прямо из окна офиса), но когда ты по пыльной дороге идешь пешком, потому что нет автобуса, он там не ходит — это накладывает определенные трудности. Когда впервые здесь побываешь, хочется сказать: «О, красота, я хочу здесь жить!». А потом, когда сталкиваешься с ежедневными трудностями, мнение немножко меняется. Поэтому, конечно, местные жители, — я когда «местные» говорю, имею в виду не только Куркиёки, но и весь район, — предпочтительнее. Хотя у нас и те специалисты, которые переехали сюда, осели уже. Приехали сюда с семьей, здесь живут.

– А местные обучаются как-то дополнительно?

– У нас работает женщина, молодая бабушка. Имея внуков, она пошла учиться в вечернюю школу, а сейчас будет заочно поступать в петрозаводский университет. Казалось бы, уже жизнь прошла, а она только начинает жить. Есть у нас и такие примеры.

Во дворе многоквартирного дома в поселке Куркиёки. Фото: Роман и Дарья Нуриевы

– Вы недавно построили второй завод. Дальнейшее расширение планируется?

– Нет, не планируется, — Газимагомедов аргументов коллеги относительно национального парка не слышал. — В плане заводов по выращиванию малька надо, чтобы устойчиво работало то, что есть. В остальном требуется оснащение высокотехнологичным оборудованием. Вот судно мы сейчас строим в Одессе для обеспечения перевозки грузов. Оно будет ходить между площадками и развозить корма. Пока это делается на лодчонках. Вопрос стоит так, чтобы инвестиции приводили к автоматизации, к механизации. Сейчас кормление рыб происходит там вручную. Поэтому следующая ступень — это обеспечение таким оборудованием, которое позволяет ручной труд заменить автоматикой.

– То есть рабочих мест, наоборот, даже меньше станет?

– Понятное дело. У нас же бизнес. Задача не в том, чтобы обеспечить рабочими местами людей, а в том, чтобы получить прибыль. Мы же не собес и не пенсионный фонд. И это наша цель — сократить людей. Потому что человеческий фактор создает определенные трудности и проблемы, а механизация гарантированно обеспечивает те задачи, которые мы ставим. Квалификация персонала, разбрасывающего корм, вроде низкая, но ответственность — высокая. Можно взять мешок и вот так высыпать, — Газимагомедов театрально размахивает руками, — а можно с учетом поедаемости и прочего. Но мы же знаем, как люди относятся. Это тот самый человеческий фактор. Одного-двух еще можно подобрать, которые будут относиться к процессу ответственно.

Мы пытаемся уточнить, сколько человек может попасть под сокращение. Получается, что до сорока.

– Знаете, говорят: «рабочие места, рабочие места». Взять Куркиёки, к примеру. Да, практически сплошная безработица. Но при этом у каждого второго желания изменить жизнь к лучшему, пойти работать, приложить какие-нибудь усилия — этого нет. Мало того, у них дети растут, видя, как родители не работают. Активная часть населения, как правило, либо выехала отсюда в поисках лучшей жизни, либо как-то пристроилась, а другая, немалая часть населения — они в этих домах перекошенных живут, бурьян вот такой окна уже закрывает, они даже скосить возле своего окна этот бурьян не хотят. Они картошку во дворе не хотят сажать! И такое население, понятное дело, оно спивается, оно вымирает. Громкие слова: «занятость населения», «рабочие места»… Знаете, всем наплевать на то, что оно спивается. Наплевать! Туда ему и дорога — именно так у нас государство относится. А бизнес не может брать на себя социальную нагрузку. Для этого есть государство. Для этого есть целые штаты, пятиэтажные здания, которые заполнены, все эти кабинетики — это их задача. А задача бизнеса — это строить свой бизнес, выпускать продукцию.

– И все-таки вы создали свой благотворительный фонд…

– Да, но, по большому счету, это не наша работа. Это не наша работа! Мы не можем подменять государственные социальные службы. Но мы вынуждены этим заниматься, чтобы обеспечить минимум комфорта для своих собственных сотрудников в первую очередь.

– То есть ваши акции — это не пиар, чтобы расположить к себе население?

– Население… золотом их обсыпай, все равно найдутся недовольные. Работает у нас семьдесят человек местных жителей, имеют они стабильную зарплату, кормят свои семьи — вот это пиар.

– А воруют ли у вас на производстве?

– У нас был такой человек, в среднем у него где-то тысяч сорок пять зарплаты выходило. Это очень достойная зарплата для рабочего. Уличили его. Это же психология у людей еще советская: отношение к частному как к государственному. Государственное — это общее, а частное — тем более. «Ух, гад, ух, буржуй проклятый. Я тут сижу, бурьяном зарастаю в серой избе, а ты ездишь на такой машине». Они же так мыслят — основная масса, скажем так, граждан, которые здесь живут. Сейчас снова клич им дай: «Бей буржуев, грабь награбленное!». И пойдут как раз-таки вот эти товарищи.

Дом, в котором вырос второй президент Финляндии. Фото: Роман и Дарья Нуриевы

– Лень и жадность — это те пороки, которые обычно приводят к разбитому корыту. Выходит, у Приладожья не самые радужные перспективы?

– Этих уже не переделаешь. А вот то поколение, которое сейчас растет — можно. Прививая что-то, показывая, задействуя в тех или иных проектиках. В проекте «Рыбы Ладоги и Байкала» было 1 200 участников. Это дети, им только дай возможность, они вовлекаются. Потом, наши работники, которые живут вот в этих условиях, видят, как у нас на производстве — немножко даже культура, сознание у них меняются.

Мы проходим по опрятным помещениям завода, где переодевается, обедает персонал. Заглядываем даже в санузел.

– В доме не у каждого такой есть! — улыбается Газимагомедов. — Мы стараемся создать такие условия, чтобы было комфортно и приятно работать. Чтобы, уходя, человек всегда терял. Почему отсюда ломятся в Питер? Хотя это и недальновидно. В город поехал, получаешь там 70 тысяч. Но за квартиру отдай, то-се отдай, и остаются все равно те же 20 тысяч. И многие возвращаются. А здесь есть перспектива. Не говоря уже о природе. Я здесь живу с семьей. У меня трое детей, самой младшей три года. И не страдаю. Здесь бесплатно можно получить то, чего в городе люди за большие деньги не имеют. А то, что горожане имеют — сели в машину, проскочили в ту же Финляндию. Утром уехали, вечером приехали. И вдоволь там дети и наигрались, и накупались. А край спасет только внешнее какое-то вливание — и инвестиционное, и людское, и культурное. Само по себе здесь ничего не произойдет. Я бывал в тех районах, которые «Кемска волость» называют. Там и через 5, 10, и через 25 лет ситуация будет только усугубляться. Там реально люди вымирают. В сухом остатке остается только местная пьянь. Там нет жизни. Никто туда не готов поехать, а те, кто там живет, оттуда съедут либо доживают свое. Ну разве что беженец какой-то с Украины, которому скажут, что либо едешь туда, либо мы тебя вообще не пустим. А вот здесь есть перспектива. И мы успеем в ближайшие годы эту разницу увидеть.

ТЕГИ

поддержать проект

Для поднятия хорошего настроения, вы можете угостить наших редакторов чашечкой кофе

Маленькая чашка кофе