Новости – Общество
Общество
«После всех реформаций и революций в католичестве научились уважать людей»
Отец Евгений Гейнрихс. Фото: Роман и Дарья Нуриевы
Настоятель петрозаводского костела рассказал о святых бабушках и переходящих в католичество русских западниках
12 марта, 2014 17:16
23 мин
«Агенты Запада» и прозелитизм
– Отец Евгений, вы служите католическим священником более тридцати лет. Как поменялось за это время в России отношение к католикам?
– До конца восьмидесятых годов католики в России были почти незаметны. Три-четыре действующих прихода на всю необъятную страну. Остальное — лишь в памяти. В девяностые годы нас сильно ругали. Это не значит, что мы во всем были правы. В начале всякого нового дела ошибки неизбежны. Тогда многие питали иллюзии относительно будущего, да и относительно настоящего тоже. А нас тогда записывали чуть ли не в агенты… Понятно, что легче в другом увидеть врага, чем признать свою неспособность не делать ошибок.
Сейчас ситуация изменилась к лучшему. В большинстве регионов, где есть наши общины, отношения с властями нормализовались. Неровно, не везде одинаково, но если говорить о Карелии, то здесь все складывается как нельзя лучше. Прекрасные отношения со всеми. С православными, конечно, ближе, чем с другими, ведь если честно, положа руку на сердце, сказать, католики с православными исповедуют практически одну веру.
– Присоединяются ли к вам люди из других христианских конфессий?
– Из протестантов к нам никто еще не приходил, а православные, бывало, приходили. В этом случае очень важно понять глубину и значимость мотивов столь важного шага. Если просто скамейки в храме нравятся, то это не мотив.
– Таким приходится возвращаться обратно в православие?
– Я расспрашиваю приходящих. Одни, например, говорят, что тут «более культурно». Я отвечаю: «Не стройте иллюзий, вы иностранцами здесь не станете. Здесь не «иностранное» исповедание. Здесь, юридическим языком говоря, российская религиозная организация, то есть мы россияне, живем в своей стране и как христиане соразделяем ответственность за нее перед Богом со своими согражданами. Это очень важно, чтобы мотив вхождения в нашу общину не был негативным.
– То есть один из мотивов перехода в католичество — это, скажем так, западничество?
– Возможный, возможный. Здесь люди все-таки, как правило, серьезнее. Когда я в Петербурге до этого служил, там было много всякого, и грустного и смешного. Там некоторых приходилось стыдить, говорить о своего рода неуважении к себе, о каком-то собственном ничтожестве… «У меня сил не хватает; я не люблю эту страну, не люблю этот народ», — это можно понять. Никто не знает предела силам человеческим. Но с христианской точки зрения это не совсем простительно. Потому что нас Бог призвал к любви здесь и сейчас. Получается, я, мол, не люблю, а возможностей не имею куда-либо перебраться и жизнь свою реализовать в другой стране, среди другого народа. И вот я выбираю себе путь иллюзий. Нехристианский путь. Христианин призван возделывать ниву Господню, а не оплевывать ее.
Фото: Роман и Дарья Нуриевы
– Это из недовольства страной. А недовольство Православной церковью приводит к таким демаршам? Например, после недавнего гомоскандала.
– Когда я прихожу в Католическую церковь, потому что «те вот блудники, грешники, спасибо Тебе, Господи, что я не такой, и поэтому пришел в Католическую церковь» — это совершенное фарисейство. О том, что всплыло в ходе этих скандалов, внутри церкви было известно многим. При том, что темой для скандала выбрано хотя и не самое незначительное, но, с точки зрения СМИ, наиболее эффектное обстоятельство. На самом деле есть вещи даже более опасные. Перечислять не стану, чтобы не сеять соблазн. Не стоит забывать, что с грехом можно столкнуться в любом сообществе. В католическом, увы, тоже. Куда бежать тогда?
– Насколько я понимаю, католические приходы существуют в Карелии потому, что когда-то сюда переселились поляки, белорусы…
– Да.
– …То есть потому, что сюда пришли люди определенной национальности и веры. А какой вы видите современную миссию своего прихода? Это просто поддержание национальных общин или благовестие?
– У нас с национальными общинами вопрос стоит довольно своеобразно. Довоенных католиков здесь, насколько я знаю, не осталось совсем. Католический храм в Петрозаводске был закрыт в 1927 году. Потом, я думаю, члены общины как представители многих национальных меньшинств были репрессированы. Например, за шпионаж в пользу Польши. Или Ватикана…
В общем, никого не осталось: война, эмиграция, репрессии, репатриация. После войны люди ехали сюда на восстановление послевоенной разрухи, потом на строительство и лесоразработки. Карелия до войны была очень малонаселенной республикой, а тут началось довольно мощное индустриальное строительство. Ехали сюда по вербовке, в основном из Западной Белоруссии, частично из Украины. Некоторые приезжали с семьей, а большинство здесь женились и замуж выходили. Они и их потомки, нередко от смешанных браков уже во втором и третьем поколении, и составляют нашу общину.
А на улицы с проповедью мы не выходим. Мы пока довольствуемся тем (и эта тенденция кажется мне устойчивой), что начинают потихоньку возвращаться наши «заблудшие овцы». То есть католики по крещению, которые плутали вдали от Церкви. Многие уже, понятно, стали православными, многие протестантами, но некоторые возвращаются и к нам.
– Наша община не вымирает, а потихоньку увеличивается. Не слишком быстро. Как раз настолько, насколько мы можем справиться с притоком новых людей. Слишком уж много думать о будущем нам даже и неприлично. «Довлеет дневи злоба его» («каждому дню достаточно его собственных проблем», — цитата из церковнославянского Евангелия. — Примеч. РП.).
– Много ли католиков в Карелии?
– Не так мало, как кажется. Тех, кто принял крещение в Католической церкви в младенчестве, как принято в традиционных церквях, я думаю, в Карелии не так мало. Может быть, даже до десяти тысяч, а может и больше наберется. Это те, кто был крещен в католичестве и кто на вопрос, кем он является по вероисповеданию, ответит «католик». Независимо от того, приступает ли он к таинствам, ходит ли он в церковь, относится ли к своей вере вообще хоть сколько-нибудь осознанно. Это один из способов национально-культурной самоидентификации. А реальных католиков, которые приступают к таинствам хотя бы раз в год, исповедуются и причащаются — таких немного, конечно, в Петрозаводске около 250 человек. Еще в пяти местах есть группы, собирающиеся на общую молитву. Там человек по двадцать, даже по сорок собирается. Здесь и православных немного. Боюсь, что большинство здешнего народа имеет о христианской вере и Церкви довольно смутные полуязыческие представления под легким и чисто внешним налетом христианства.
Сегодня мне случилось сказать на проповеди: соли не должно быть слишком много, это не предусмотрено смыслом евангельской притчи. Господь был реалистом. Не могут быть все христианами. Если по настоящему, то это очень трудно. Евангельская соль нужна для того чтобы человечество себя не уничтожило, нужна как консервант, как напоминание о чем-то, о чем люди склонны забывать.
– Если состав общины обусловлен национальными корнями прихожан, то не угрожает ли приходу ассимиляция?
– Люди непременно ассимилируются, но национальное происхождение уже большой роли в жизни играть не будет — за исключением как раз выбора веры. Человек склонен помнить о главном в жизни своих предков — об их вере. Если он вспомнит, что его предки были католиками, и он не утратил духовной связи с ними, то он придет к нам. Реже бывают и другие мотивы. В первый год моего служения здесь был такой случай. Мы праздновали Пасху, и я как бы ненароком попросил отца Михаила, нашего приходского викария, напомнить нашу «этническую статистику». В результате недолгих подсчетов получилось у нас где-то около восьмидесяти процентов белорусов, немножко поляков (таких, кого действительно можно назвать поляками, а не белорусами), немножко украинцев, немножко литовцев. Русских один-два человека, один карел. И вот я отцу Михаилу говорю, что докажу, что наши прихожане все в каком-то смысле русские. И на пасхальной службе радостно возгласил: «Христос воскресе!». Все: «Воистину воскресе!». Повторяю: «Христос воскресе!». Все тут оживились, просветлели лицами. Это, конечно, влияние доминирующей культуры.
– Тем не менее у вас периодически служится месса на польском языке.
– Да, потому что у нас есть люди (в основном очень пожилые), для которых это важно. Пришли ко мне: вы, говорят, должны служить также и по-польски. А я говорю: допустим, но для этого вы должны мне представить хотя бы десять человек, способных прочитать по-польски отрывок из Священного Писания. Такого количества, к сожалению, не нашлось. После этого, немножко умерив иллюзии, начал, конечно, служить. Но это постепенно уходящая реальность. Круг хоть сколько-нибудь знающих язык своих предков естественно сужается. В свое время непонимание важности общего языка в Церкви (в России это русский язык) несколько нам повредило, потому что детей учили, когда готовили к первой исповеди и к первому причастию, зачем-то читать молитвы на польском. Семья уже во втором поколении смешанная (отец, например, русский, и дочка вышла за русского или за карела), дома вообще слова польского не звучит, а вот почему-то молитвы «Отче наш», «Радуйся, Мария» дети заучивали на польском языке. Понятно, что для внуков все это остается чужим, и они быстро удирают от церкви, как только католическая бабушка теряет над ними власть. Детей нужно приводить к Богу, но едва ли — за ухо.
– Не зная языка молятся?
– Нет, они с детства знают несколько песнопений, основные молитвы, но, как правило, неспособны уже говорить по-польски. Что-то «через пень-колоду» они понимают, конечно. Примерно так, как в современной Русской церкви едва ли не большинство понимает церковнославянское богослужение. Поэтому писание и проповедь — по-русски, а все остальное — по-польски. На такие богослужения приходят человек двадцать в лучшем случае.
Были бы литовцы, пожелавшие участвовать в мессе на своем языке, надо было бы учиться читать и по-литовски. В Москве католические священники служат на 15-20 языках. Там и по-вьетнамски служит русский священник.
– А если бы возник спрос на церковнославянский? Вы ведь, насколько я понимаю, были рукоположены как священник восточного обряда?
– Да, я был рукоположен как священник восточного обряда (обряд — внешняя сторона веры, сложившаяся где-либо и когда либо. Например, западные христиане крестятся слева направо, а восточные — справа налево. В свое время, присоединяя целые православные области, католики позволили им сохранить свои традиции — лишь бы признавали папу Римского. — Примеч. РП.). И до сих пор во многом чувствую свою принадлежность к этой церковной традиции. Я долго не оставлял идею служить по восточному обряду, но что-то меня удерживало и в конце концов я оказался прав. Теперь мне этот путь представляется слишком узким, тяготеющим к своего рода гетто. Это во-первых. Во-вторых, даже Православная церковь нуждается в серьезном пересмотре своего богослужебного устава в смысле разумного приспособления его к условиям современности. Ведь есть тексты, которые все равно не читаются никогда. И вместо того, чтобы в богослужебных книгах вычеркивать их карандашом, нужно явно сократить, как это греки сделали еще в середине XIX века. Но если говорить о католиках восточного обряда, то у нас здесь и сил-то для организации такой работы нет. В-третьих — проблема языка. Перевести все богослужебные тексты на русский язык своими силами совершенно невозможно. Даже просто исправить церковнославянский текст, которого на самом деле хорошо почти никто не понимает. И так, за тридцать лет священства я уже привык к западному обряду. Ну а интерьер нашего храма вы сами видите.
Фото: Роман и Дарья Нуриевы
– А что с интерьером?
– Когда к нам заходят православные, нередко говорят: «У вас тут все православное». Я отвечаю: «Ничего "православного" в бытовом понимании этого слова здесь нет». Разве что небольшой образ при Владимирской Богоматери при входе –—это подарок к освящению нашего храма от православного епископа.
– А ведь правда — создается такое впечатление, что все «по-православному»…
– Здесь все, надеюсь, строго выверено. Нет ни одной, условно говоря, православной иконы. Все западные, но более древние. Мне, например, так уютнее. Я не считаю большим духовным достижением фабричные гипсовые или пластиковые статуи с несколько слащавыми ликами. Церковные формы не могут нарочито становиться дополнительным поводом к христианскому разделению. Я сначала боялся, когда принял служение здесь: как люди отнесутся? Но они любят свой храм и гордятся им. Это все сказки, что католики предпочитают «чувственное искусство». На самом деле молящаяся душа тянется к более условному церковному искусству. К слову. Приезжали как-то в Петрозаводск представители литовского государственного телевидения. Они своей местной общиной здесь интересовались и к нам пришли. Говорят: «Ой, как у вас хорошо, как у вас красиво, как у вас аккуратно, продуманно — как в Германии!». Для многих литовцев Германия — это весьма высокая похвала. От литовцев такую похвалу услышать — многого стоит.
– Избегание собственно православных образцов — это ваш принципиальный выбор?
Нет. Сейчас на Западе это предпочтительный путь — осваивать то в богатстве церкви, что было незаслуженно пренебрегаемо. Сначала везде появились рублевская «Троица» и «Звенигородский Спас», а потом потихоньку начался интерес более глубокий к своему собственному прошлому.
Мне интересно было создавать интерьер самому, чтобы минимизировать возможные риски обвинения в своеобразной «мимикрии». Вот дома у меня, как сказал один мой приятель, православный священник — «шмелевская божница». Но это в пределах моей кельи.
Как заправский экскурсовод, о. Евгений показывает: «это итало-критская икона Божией Матери, написанная в Северной Италии (в православии она называется «Страстна́я», а на Западе называется «Неустанная помощь); алтарный фронтал — романского образца; клейма «Маэсты́» Дуччо (нашел в интернете с хорошим разрешением. Напечатали на текстиле, в рамки обрамили)». И вдруг подытоживает:
– Помещением нашей общины мог быть подвал, мог быть чердак, могло быть здание любой архитектуры. Это вопрос вкуса, а не веры. Это не церковь, а дом Церкви. Хотя говорят же: «намоленное место». Иногда что-то такое чувствуется, но настолько это неопределимо и так легко уйти здесь от веры в «верование».
– А как вы объясняете причину, почему нужно приходить именно к вам?
– Я не могу объяснить причину, сам себе не могу объяснить. Мой отец происходил из лютеранской среды, а мама православная. Сам себя я всегда считал русским человеком, отчасти немецкого происхождения. В католичестве меня всегда привлекало измерение вселенского единства. Есть у нас и другие положительные стороны. Более налажена общинная жизнь. Вы видите, что все участвуют в службе, богослужение переведено на внятный русский язык.
В православии, на мой взгляд, недостает общин, где себя интеллигентный, современный и образованный человек чувствовал более комфортно. Чтобы не приходилось приспосабливаться к бабушке, которая, может быть, святее его. К ней, к святой бабушке, и требований мало, поскольку она чаще всего человек вполне необразованный, даже в области веры.
– Кстати, старшее поколение вообще выросло в атеистическом государстве. Это, наверное, общая проблема православных и католиков в России.
– Конечно. Например, некоторые боялись прийти сюда, потому что у них, с точки зрения церкви, брак «неправильный». Приходят люди, прожившие всю жизнь вместе, у которых дети взрослые, а то и внуки — и понятно, что их брак давно уже состоялся. Мы разъясняем, что никакого венчания им и не нужно (да и нельзя — в этом была бы ложь), подаем довольно много прошений к епископу от их имени о нормализации брака. Епископ своей властью просто признает этот брак здоровым с самого начала, это называется «исцеление от корня». Так мы обретаем в Церкви многих из числа некогда отпавших.
– То есть вы признаете регистрацию в загсе, и никаких особых церемоний не совершаете?
– Нет, таинство брака уже совершилось. У нас, в отличие от православных, таинство брака состоит в том, что брачующиеся отдают себя взаимно друг другу в союзе любви, в супружеском общении. Брак — это союз между мужчиной и женщиной, и церковь его только благословляет. Но если люди хотят, то в ближайший юбилей их совместной жизни они как бы возобновляют свои обеты.
Фото: Роман и Дарья Нуриевы
– Позвольте задать деликатный вопрос о жизни прихода: на какие деньги он существует?
– В разных местах бывает по-разному. В тех приходах, куда в девяностые годы шли потоки «гуманитарки», у людей порой возникало потребительское отношение к Церкви. Отсутствовало чувство ответственности за свою приходскую общину. Здесь никогда никакой «гуманитарки», по счастью, не было. Поэтому люди ответственно относятся к своему приходу, к своему храму. У нас при сравнительно малочисленной общине, состоящей в основном из бедных или из представителей среднего слоя ближе к нижней его границе, пожертвований вполне хватает. И все, только пожертвования. Мы ничем не торгуем. Так, бесплатно у входа что-то лежит. Я когда ехал сюда, думал, почему бы и нет, какие-то сувениры, торговлишку какую-то можно будет себе завести. Потом оказалось, что это даже и не нужно. Я мало себе представлял, что Петрозаводск совершенно нетуристический город.
– Десятину с прихожан вы не собираете?
– У нас нет фиксированных сборов. Несколько раз в год в приходах организованно собирают деньги на семинарию, на епархию, «грош святого Петра» (ежегодное пожертвование папскому престолу. — Примеч. РП.), пожертвования в случае каких-то бедствий в России или в других странах. Но епископ никогда не «накладывает руку» на приходской бюджет. То, что собирается во время службы, принадлежит приходу. Так, чтобы, как в некоторых христианских общинах, когда столько-то на епархию с прихода, а потом епархия платит в центр, у нас не принято. В католической истории тоже все бывало очень по-разному, но после всех реформаций и революций все-таки научились относиться к людям с уважением. Все пожертвования добровольны и произвольны по сумме.
У нас был случай, когда деньги на орган собирали. Я сказал епископу, что за два месяца на нашем приходе собрали такую-то, весьма значительную для нас, сумму. А он добавил остальное. Говорит: «ты так красиво рассказывал, что мне хочется присоединиться». Не стоит, однако, забывать, что в истории Католической Церкви случались и весьма прискорбные злоупотребления. Не забывать, чтобы не повторять ошибок. Ни своих, ни чужих.
– В массовом сознании католичество ассоциируется скорее с периодом до реформаций и революций: охота на ведьм, пылают костры инквизиции, ведется борьба с наукой… Некоторые публицисты говорят о наступлении в современной России неких «новых темных времен». Ощущает ли это в нашей стране реформированная Католическая церковь?
– К слову, суждения о прошлом нередко бывают по разным причинам сильно преувеличены. Как в одну, так и в другую сторону. Однако сегодня здесь, в Петрозаводске, местное православное духовенство, по моим наблюдениям, не дает поводов к таким суждениям. Местные священники доброжелательные люди, с хорошим или достаточным образованием, открытые и в меру современные. Православный епископ, владыка Мануил, очень помог нам. Когда нам возвращали здание костела, нашего храма, его слово тоже сыграло немалую роль в принятии положительного решения. В чем может быть насилие над совестью? Например, введение в качестве обязательного школьного предмета ОПК. Поверьте мне, здесь в минимальной степени, по сравнению с некоторыми другими местами, о которых приходилось слышать, наблюдаются попытки духовенства проникнуть в светскую школу. Духовенство не принимает участия в образовательном процессе светских общеобразовательных школ, это постоянно подчеркивается. Во всяком случае, на сегодняшний день дело обстоит так. Родители сами выбирают так называемый «модуль» преподавания этой группы предметов для своих детей.
Сейчас так, а что будет завтра — завтра и узнаем. За завтрашний день я бы говорить не решился, но и надежды оставлять христианину нельзя ни при каких обстоятельствах.
– И все-таки в обществе растет недовольство клерикализацией…
– Я думаю, что, может, оно и растет, и, вероятно, уже нельзя думать, что совсем уж без всякого резона… Но мне есть с чем сравнивать. Я знаю или слышал, как бывает в других местах. В Карелии ситуация, в сравнении с некоторыми другими регионами, весьма далека от напряженности, я бы сказал — вполне спокойная.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
